[fire-down-below]

Женщина (мой сон)

Почему я такой мерзкий?
Таким был первый вопрос, заданный мне моими новыми одноклассниками.

Не могу сказать, кто именно мне его задал. Не их вина в том, что я не запомнил еще ни их лиц, ни имен. Но и не моя тоже. Я столько раз менял школы, что привык только к одному: что не стоит ни к чему в жизни привыкать.

. . .

На первой же перемене я не без удовольствия заметил по разговорам окружающих, что они преимущественно меня младше. А еще – что у меня с ними достаточно много общих тем. И если бы я захотел с ними подружиться, это не составило бы большого труда. Именно поэтому в первый день я так не с кем и не пообщался. Просто ходил за многоголосой толпой туда, куда ее гнали, стоял в стороне и слушал их болтовню. Решил подождать благоприятного момента, который мог наступить в любую минуту, когда бы мне только ни захотелось с кем-то заговорить. А пока мне и так было хорошо. Одному.
На второй день я тоже ни с кем не общался. Никто из давно знакомых друг с другом одноклассников не стремился знакомиться с незнакомым-мной. Я тоже к ним не стремился. И такая взаимность у нас с ними продолжалась с неделю перед тем, как я все-таки открыл однажды свой рот и сказал ту фразу, в ответ на которую получил совершенно резонный вопрос: “Почему ты такой мерзкий?”
Это было во вторник. Только прозвонил звонок на большую перемену, и все повалили в столовую, как я понял, что сам я туда не хочу. И вообще никуда не хочу. И остался сидеть на своем месте, подперев кулаком подбородок. Время тянулось, как вынутая изо рта и наскоро спрятанная в карман жвачка, которую потом нащупываешь рукой и мгновенно приклеиваешься пальцами. Через какое-то время в класс вернулась часть наших девочек. Не обращая на меня ровным счетом никакого внимания, они громко обсуждали новую работу авторши с ником Sharon, писавшей душещипательно сентиментальную прозу и оставлявшей ее на просторах сети на суд своих строгих читателей. Довольно популярной.
Я радостно встрепенулся, понимая, что мой час настал. Эту тему мальчишки редко обсуждали с девчонками, как я заметил. Да и друг с другом. Видимо, опасались за свою хрупкую мужественность. А у меня по этой теме имелось мнение. И даже довольно оригинальное, как я считал.
- Мне кажется, Sharon не девушка, а парень, и он над всеми издевается. - изрек я, ни к кому в частности не обращаясь, но глядя на девочек.
- Почему ты такой мерзкий? - строго спросила меня одна. – И почему обязательно парень? По-твоему, девушка не в состоянии быть писательницей?
- Сестры Бронте вместе с Жорж Санд, Вирджинией Вульф и Агатой Кристи меня бы не поняли, если бы я так считал. Но конкретно Sharon мне видится парнем. Не знаю. Предчувствие.
Девушка неодобрительно на меня покосилась:
- Мне кажется, что ты опираешься на мнения тех, кто даже ее не читал.
- Зачем мне на них опираться, если я читал ее сам?
- Ты правда читал?
- Ну да. Я читал все. Поэтому и говорю: это написано парнем. Причем не простым, а экспериментатором. Социопатом.
- Ну и воображение у тебя… - сказала другая девушка.
Возвращающиеся из столовой одноклассники с подозрением смотрели на меня (оно, оказывается, разговаривает!) и девчонок.
- Опять обсуждаете свою Sharon? - спросил один.
- Я на своей точке зрения не настаиваю. - поспешно сказал я девушкам, зарывая топор войны.
- Окей, мы тебя поняли. - сказала первая заговорившая со мной и отвернулась к своим подругам.
Больше они со мной не разговаривали. Но на следующей перемене ко мне подошла одноклассница, до этой поры молчавшая.
- Ты правда думаешь, что за именем Sharon скрывается парень? - спросила она.
- Уверен. - ответил я.
- Что заставило тебя так думать?
- Не то, чтобы какой-то особый слог. Не существует никакого “мужского” слога…
Девушка кивнула.
- Я так и поняла, что твое предположение основано не на сексисткой ерунде.
- Но мне сложно объяснить, на чем.
Я был честен с ней. Я не знал, почему в свое время перед моими глазами возник этот образ, который я им описал. Но он оказался настолько убедительным, что я не мог выгнать его из головы. И когда до меня долетали обсуждения очередной катарсичной концовки Sharon, я словно видел чью-то ухмылку, слышал чей-то злорадный смех.
Девушка слушала меня внимательно. И серьезно, без скептицизма. У нее были серые глаза и светлые волосы. Сама она не то чтобы разделяла мою точку зрения, но находила ее интересной. Позже она призналась, что давно хотела со мной заговорить, но, как и я, выжидала. Так на вторую неделю у меня появился друг. И, конечно, мы с ней вместе начали прогуливать.
Мы встречались у школы и прямо перед носом у учителей разворачивались и шли гулять. Пить кофе, подливая туда коньяк. Ходить по бордюрам. Собирать листья. Качаться на детских качелях. Обсуждать вечное. Строить теории по поводу Sharon. Так и не придя к общему выводу о том, кто это, мы называли этого человека по-разному. Она говорила: “Она”, я говорил: “Он”. Но тайна, окружавшая эту личность и изначально сплотившая нас, по-прежнему владела нашими умами.
Популярной Sharon стала примерно полгода назад, когда опубликовала полный трагизма веб-роман под названием “Крылья” с несколькими концовками: “для тех, кто любит счастливые финалы” и “для тех, кто не верит в счастливые финалы”. Люди читали и обсуждали, задавали вопросы, остающиеся без ответа (Sharon ни с кем не общалась). Прочитал “Крылья” и я. А затем не поленился найти и все остальное творчество Sharon. Почему она стала мне так интересна? Почему я решил, что она это он? И вновь. Я не мог это сформулировать, как следует. Но ее или его работы мне показались завораживающе фальшивыми. В том эмоциональном накале, который нагнетался им или ею, я видел не жар экспрессии, а холодный блеск одержимости чужими судьбами. Судьбами тех, кто прочитает и отреагирует. Я не был уверен, что не реагирую. Но был почти уверен в том, что вижу под маской Sharon лицо. И это было лицо лжеца.
Мы часто говорили об этом с моей новой подругой.
У нее, кроме меня, друзей не было, да и я не общался, в основном, ни с кем, кроме нее. Иногда обрывки наших разговоров выхватывали одноклассники.
- Что, снова Sharon обсуждаете? - поинтересовался однажды какой-то кудрявый темноглазый парень. Помню его сидящим за партой неподалеку от меня, но не помню, как его звали.
- Снова Sharon обсуждаем. – подтвердил устало я.
Я был не в духе, потому что получил нагоняй от директора за прогулы.
- Чем она вам так нравится? Она же ничего выдающегося, вроде, не сделала.
- Ну, уж побольше, чем ты. – пробормотал я.
Он не расслышал. Но переспрашивать не стал. Просто пожал плечами и отошел.
А ведь и правда, что такого выдающегося сделала или сделал Sharon?
Ответ пришел сам собой.

Спустя где-то месяц после нашего знакомства я впервые за долгое время пришел в школу один, без своей подруги. Она приболела и написала мне, что будет попозже. И вот я слонялся по коридорам и ждал ее. Одиночество, такое естественное и спокойное поначалу, к середине дня стало мучительным.
Я надел наушники и старался отвлечься от своей горькой доли на музыку. Но это не помогало. Так что я был почти рад, когда вдруг осознал, что звонок давно уже прозвенел, и коридоры пусты. Сама судьба, казалось, мне говорила, чтобы я шел домой. Не уверенный в том, как поступлю, зато знающий, что без подруги тут делать нечего, я шел через коридор, провожая взглядом школьные окна. И вдруг на одном подоконнике увидел клочок бумаги, вырванной из тетради. Он сиротливо лежал и будто бы ждал того, кто заметит его, перевернет и прочтет, что там написано. То есть меня. Надпись гласила: “Ты хорошо умеешь читать между строк. Сможешь прочесть вот это?”. Я содрогнулся, увидев мелкое, но недвусмысленно красно-коричневое пятно на уголке листка. Пошарив глазами вокруг, я увидел предмет, который мог бы легко не заметить, если бы не такое же пятно неподалеку. И еще одно. И еще. Приглядевшись к предмету, я понял, что это было, хоть и не сразу поверил. На школьном полу лежал кусок кожи, содранной с человеческой головы.
Я не помню, как вбежал в класс с побелевшим лицом и как вызвал учителей, а они в свою очередь вызвали полицейских. Помню противную головную боль. Белый шум. Помню визги детей. И вопросительный взгляд подруги, которая пришла к предпоследнему уроку. Помню сбивчивые ответы, которые я давал полицейским, и как нас всех эвакуировали на улицу. Весь школьный двор гудел, обмениваясь возгласами и вздохами. “Что, настоящий?”. “Скальп?”. “А ты видел?”. “Жесть!”. Десятки никогда не говоривших со мной до этого людей обращались ко мне, что-то спрашивали, галдели, но я их не слышал. Я стоял оглушенный и ослепленный. Потому что, и в этом никто не смог бы меня переубедить: записка убийцы предназначалась мне.
В том, что тот, кто оставил листик бумаги на подоконнике, был убийцей, ни я, ни моя подруга не сомневались. Мы с ней вместе отправились в этот день ко мне домой, и подверглись там новому допросу - со стороны родителей. Я отвечал неохотно. Бубнил, что не пострадал, и все хорошо. Подруга говорила то же самое. Родители постепенно успокоились. А школа после произошедшего стояла еще несколько дней закрытая. Занятия возобновились, только когда шум поутих, и полиция, не нашедшая ни остальных частей тела, ни злоумышленника, уехала.
Слухи и версии не затихали. От самых младших до самых старших, школьники только и обсуждали теперь, что найденный скальп. Но от меня через какое-то время отстали, видя, что желанием общаться я не горю. Таким образом, к наиболее ярким слухам прибавился еще один: что я сам подложил и записку, и скальп. Но до тех пор, пока так не считала полиция, мне было наплевать. Ужас, пережитый в тот день, не хотел меня отпускать. И так же, как не отпускала когда-то личность Sharon, он завладел практически каждой моей минутой, проведенной в школе. Я стал рассеянным. Меньше прогуливал, зато чаще стал улетать во время уроков сознанием, вызывая учительское недовольство. Кто-то учитывал то, что записку и скальп нашел я, и потому придирался меньше, а кто-то - нет. Подруга смотрела на меня обеспокоенно. Я видел, что она переживает за меня. И потому именно к ней обратился со странной просьбой:
- Можешь для меня кой-что сделать?
Она кивнула.
- Пожалуйста, обыщи женские туалеты на всех этажах.
Она ни о чем не спросила. Только: “А что мне искать?”. “Что угодно.” - ответил я. – “Что угодно странное. Бессмысленное.” Обыскивать женские туалеты в поисках бессмысленного. Такое и правда мог придумать только я. Стараясь подбодрить себя и подругу, я сказал, что поищу “бессмысленное” и в мужских. Но на женские хотел обратить особенно пристальное внимание.
Какая-то едва уловимая мысль крутилась у меня в голове. Крутилась, но не давалась. Я смог ее сформулировать только тогда, когда увидал подругу, несущую объемистый сверток.
- Этот пакет я нашла в туалете крыла младшей школы.
- Странно… - думал я вслух. – Неужели полиция там не искала? Разве не подозрительно?
Впрочем пакет не был черным, он был прозрачным. Там оказалась одежда. Обычные блузка, юбка и шарф. Оттенки от светло-коричневого до кремового. Я повертел в руках шарф и спросил подругу:
- А можешь это примерить?
- Ты издеваешься? - тут она приложила к себе юбку и рассмеялась. – Померяй сам. Это скорее на тебя. И это тоже.
Она попробовала примерить блузку и чуть в ней не утонула.
Глядя на это, я сам почти засмеялся. Но мысль, не дававшая мне покоя, клещом впилась в разум. Она прокричала мне то, что я побоялся произнести. Как неизвестный пронес в школу скальп и потом незаметно скрылся? Кто бы прошел мимо учителей и охраны, не вызвав подозрений? Кто бы вошел в туалет крыла младшей школы, а после спокойно вышел? Ребенок. Школьник. Один из нас. Или женщина. Или парень. Экспериментатор. Социопат.