Алан Прайс-Джонс-4
История о том, как двоюродная бабушка Алана графиня Минто, которую он обычно называет тетей Мэри, пыталась устроить его будущее: «Я был снобом, я просто наслаждался, когда сопровождал Мельбу к королеве Румынии или когда Лэнсдауны пригласили меня на обед, данный ими в Лондоне для короля Георга и королевы Марии — но я был в то же время совершенно не способен принять участие в той жизни, которая делала подобные случаи возможными: слишком бедный, слишком неспортивный, слишком аполитичный, слишком лишенный честолюбия везде, кроме сферы литературы, причем даже там лень и природная несерьезность стояли между мной и успехом.
Неудивительно, что родные забеспокоились. читать дальше Перед поездкой в Египет благодаря посредничеству моей двоюродной бабушки Мэри Минто я начал работать с Уинстоном Черчиллем над книгой, которую он собирался написать — "Мои великие современники". Тетя Мэри до этого пыталась устроить меня на службу к махарадже — кажется, княжества Индаур? — я должен был провести год в Индии, а затем за его счет продолжить обучение в Оксфорде, чтобы у его сына-студента был хотя бы один английский друг. Этот план был разрушен моим отцом, который сперва, как обычно, погрузился в долгое молчание, полное оскорбленной гордости. Будь то нигерийский племенной вождь — еще куда ни шло, но речь шла об индийце, у которого мне, как казалось отцу, предстояло стать кем-то вроде старшего камердинера.
Тетя Мэри вновь принялась за дело и через своего друга Эдди Марша пристроила меня Уинстону, который был в то время Канцлером казначейства Великобритании. Моим первым поручением было написать эссе о Венизелосе, для чего мне дали карт-бланш на покупку любых книг, которые могли понадобиться, у Бэйна, книготорговца со Стрэнда. Я купил, начитался и набросал около пяти тысяч слов, которые и отнес в кабинет Канцлера. Он был очень любезен и предложил мне сесть. Затем начал говорить обо всем, что его занимало: о возможной депрессии на Уолл-стрит, о безрассудном поведении французов, о разнице в характерах между Клемансо, который незадолго до того скончался, и Пуанкаре, о недостатках лорда Керзона в качестве вице-короля Индии в противовес достоинствам его предшественника Минто. Я мог в лучшем случае кивать или шире открывать глаза: второму говорящему не было места в этой комнате. Внезапно он прервал свою речь. "Почему вы тратите мое время? — спросил он сурово, — Вы здесь для того, чтобы рассказывать мне о Венизелосе". При этом, впрочем, подмигнул.
Прочитав написанное мной, он сказал, что вышло неважно и отпустил меня, велев все переделать. Прошел результат третьей попытки. А затем я обнаружил, что он собирается создать совсем другой текст, в точности повторяющий, тем не менее, структуру моего. Если у меня Венизелос оканчивал школу на середине второй страницы, в его тексте было то же самое без всяких отклонений, только изложенное другими словами.
Я набросал черновики еще одного или двух эссе — с тем же результатом. И тогда до меня дошло, что я получаю по пять фунтов за эссе, проделывая, как оказалось, уйму работы. Так что на следующий день я оставил на столе записку, в которой сообщал, что не вернусь, и таким образом, полагаю, потерял возможное место министра, посла или зятя»*.
*The Bonus of Laughter by Alan Pryce-Jones, 1987, p. 68.