И снова рубрика «непрошенные отчёты»: «Щегол» Донны Тартт.

...одно лишь искусство способно придать трудность бытию, для которого легкость показалась бы смертельно скучной.
Томас Манн, «Доктор Фаустус»

Знаменитый и награждённый пулитцеровкой «Щегол» прочитался по-другому, нежели «История». Дольше и труднее. В моём, правда, случае можно было проигнорировать предостережения Стивена Кинга об опасности падения книги на ногу - мобильным ногу не убьёшь. Но «Щегол» то лежал - не читала вообще, то вяло-вяло, то вдруг вцепилась в книгу и - вжух! - «Щегол» пролетел мгновенно. К этой вещи я была уже "подготовлена". Чувство неопределённости, когда после прочтения я не смогла с уверенностью сказать, понравилось или нет, было знакомым. Даже приятным. Есть над чем поразмыслить.

Потерявший в результате взрыва в картинной галерее маму, Тео Декер борется с кризисом длиной в жизнь, полагаясь на единственную константу - завёрнутую в наволочку картину Карела Фабрициуса «Щегол», которую в злосчастный день вынес из музея. Всего одно сокровище - и то, получается, краденое. С ним невозможно расстаться - оно напоминает о горячо любимой матери, его необходимо вернуть. Смерть, положившая начало истории, будет преследовать героя всю дорогу и неумолимой рукой направлять его стопы туда, куда ей заблагорассудится. Он уже прикован к произошедшему, как та птичка на картине, и не сможет далеко улететь. Трэш, угар и антиквариат. По сути, думаю, автор снова (после «Истории») играет с жанрами и берётся за тему культуры как средства бегства от реальности и преодоления травм. Или наоборот - единственного компромисса с реальностью, позволяющего прожить ещё один день.

< . . . >Сюжет не отличается динамизмом, но и не стоит на месте: то на всех разножанровых парах несётся к очередному повороту, то прерывается на интерлюдию из рассуждений и описаний. Важней всего тут, по-моему, аспект восприятия героем происходящего. Помимо страсти к картине, олицетворяющей самые разные вещи - от бессмертия и красоты искусства, до личных воспоминаний и надежд Тео - описаны его отношения с семьёй (родной и приёмной), друзьями, а также его беззаветная любовь к рыжей Пиппе, которая, как и он, чудом выжила тогда в музее. Однако или я маньяк, или это правда что я маньяк, но сильнее всего на героя влияет не Пиппа, некий идеал, а взаимодействие с польско-украинским русским(!) Борисом. Ходячий набор стереотипов о славянах оказывается более живым не только, чем "омертвевший" Тео, постоянно взваливающий на себя крест вины, но и чем множество прочих персонажей. Этот парень - как бы личный сорт аномии Тео, единственная неправильная переменная в его мыслительном уравнении, где есть хорошие события, а есть дурные. Есть полезные люди, олицетворяющие комфорт, и вредные, олицетворяющие конфликт. Но никакой из доводов разума «хорошего мальчика» от знакомства с «плохишом» не спас. "Русский" появился в жизни Тео в нелёгкий период адаптации к новому, помог ему своей дружбой, но при этом "испортил", научив пить, наркоманить, ругаться по-русски, воровать и даже... no homo full bromo ( ͡° ͜ʖ ͡°). Если приглядеться, поступки Бориса и впредь тоже будут кардинальным образом менять жизнь Тео - одновременно разрушать и "реставрировать". То же с картиной - она поддерживает и вдохновляет, но вместе с этим губит, потому что изначально несёт в себе опасность. «От тех, кого слишком любишь, - говорит сам Борис, - держись подальше. Они-то тебя и прикончат.» Думаю, по поводу этой параллели я не ошибаюсь. Любители копаться в контекстах и выискивать детали вообще должны остаться довольны книгой. Повествование ведётся здесь от первого лица, то есть лица героя, который имеет свою логику и восприятие. Он - не критерий истины, он - травмированный человек, даже и не самый симпатичный, но он - единственные глаза и уши, которыми может располагать читатель. В этом и заключается самое интересное, ведь он может подробно описывать одно и опускать в своём рассказе другое GAAAAAAY. Он может быть откровенным, а может врать и ошибаться. Может философствовать, а может думать глупости с банальностями. И наконец - он сам может выстраивать в голове разные образы и их взаимосвязи. Для Тео злосчастная картина связана с мамой, с трагедией, с тайной, со всем, что есть в мире возвышенного.. Барбуры (приютившая семья) - с проявлениями заботы.. Хоби (наставник и коллега) - с более убедительной отцовской фигурой, чем отец. А ещё - с Пиппой.. Пиппа (девочка из музея) - с трагедией, с возвышенным, с картиной.. Китси (будущая невеста) - с общим горем утраты.. Один Борис ни с чем не связан - сам появился в жизни Тео, сам и вписал себя размашисто во все ассоциации - с картиной, с заботой, с тайной, с очередной трагедией. «Эта штука не самого высшего качества, никуда в доме не вписывается, - услышал однажды Тео от Хоби в адрес стола. - Но скажи, ведь правда самые неподходящие вещи, вещи, которые вроде и ни к чему, и становятся тебе всего дороже?» Вот так и Борис. Именно по такому принципу он стал для Тео лучшим другом. И, разумеется, не за горами момент, когда предстоит выяснить, картина или друг тому окажется дороже. Да, в их взаимоотношениях чего-то не хватает. Может быть сказанного Пиппе и не сказанного "другу" «Я люблю тебя». Но едва ли это смогло бы что-нибудь изменить. Всё неправильное уже случилось, и новое неправильное тоже случится. Можно ли победить неправильное обретением какой-нибудь истины? А избежать? Предотвратить? Зависит ли это вообще от тебя? Можно ли, опасаясь неправильного, закрыть себе пути к достижению желаемого? Точно ли неправильное неправильно? А может даже после неправильного всё ещё будет однажды хорошо? Обо всём этом вместе с взрослеющим Тео, уж каким есть, можно подумать. Много сотен страниц. И даже додумать до чего-то. «Источник великой печали, которую я только-только начинаю осознавать: нам не дано выбирать себе сердца. Мы не можем заставить себя хотеть того, что хорошо для нас, или того, что хорошо для других. Мы не выбираем того, какие мы.»

@музыка: The Kills – Doing It To Death

@темы: книги, Донна Тартт, Щегол, The Goldfinch